ВЗГЛЯНИТЕ В ЗЕРКАЛО! 

Любое ненакрашкнное лицо красивее накрашенного, считает актриса Виктория

Толстоганова

Марина ЗЕЛЬЦЕР

Сегодня, как правило, узнаваемым или известным делает актера не кино и даже

не скандальные постановки, а только телеэкран. Виктория Толстоганова

опровергает это правило. Известной ее сделало именно кино – фильмы

«Башмачник» Владимира Зайкина, «Раскаленная суббота» Александра Митты,

«Дневник камикадзе» Дмитрия Месхиева, «Антикиллер» Егора Кончаловского,

«Гололед» Михаила Брашинского, «Магнитные бури» Вадима Абдрашитова. За них

она получила не одну кинопремию. Были отмечены престижными наградами и ее

театральные работы в спектаклях самых модных режиссеров – «Борис Годунов»

англичанина Деклана Доннелана, «Укрощение строптивой» Владимира Мирзоева,

«Пластилин» Кирилла Серебренникова... Наверное, ее имя способствует успеху,

как и ее оптимистичный, неунывающий характер и цельная, сильная натура, не

способная размениваться, например, на съемки в проходных сериалах.

– Вика, ты с равным успехом работаешь как с мэтрами кино, так и с молодыми

режиссерами, даже дебютантами, например, с Михаилом Брашинским, у которого

ты снялась в «Гололеде». Не боишься экспериментов?

– Нет, напротив, я считаю, что сейчас время молодых режиссеров. Правда,

после работы с Миттой и Абдрашитовым из моих уст это звучит смешно. Но я

действительно уверена, что не нужно сомневаться по поводу работы с молодыми

режиссерами. Среди них очень много талантливых людей.

– Как правило, картины молодых режиссеров – малобюджетные, что означает

небольшие гонорары. Это как-то влияет на твой выбор?

– Это все ерунда. Я могу упереться по поводу гонорара только в той работе,

которая меня не устраивает по каким-то другим параметрам. Тогда я думаю:

«Ну хорошо, если роль успеха не принесет, то тогда хотя бы денег

заработаю». Так я несколько раз в жизни уже размышляла, но в итоге все

равно не снималась. Потому что перевешивало то, что эта роль или сценарий

мне не нравились. Правда, в «Гололеде» у меня действительно были очень

маленькие гонорары, но тогда я только начинала сниматься в кино. Все всегда

неоднозначно. Скажем, мой друг Боря Хлебников – дебютант, но его фильм

«Коктебель» имел приличный бюджет, и он актерам платил достаточно, чтобы

они работали без проблем.

– В «Раскаленной субботе» у тебя была довольно откровенная сцена. Ты

никогда не отказываешься от подобных съемок?

– Если в картине есть любовь, то она, соответственно, предполагает какие-то

эротические сцены. И в этом нет ничего ни плохого, ни хорошего. Главное –

талантливо снимать кино. Я не стесняюсь, если это нужно. Но все зависит от

того, как и с кем, и что за сценарий. Недавно прочла сценарий, который

показался мне невероятно пошлым в эротическом смысле. Ужасающим! И

сниматься в таком – никогда в жизни!

– А сняться для журнала в обнаженном виде?

– Не думаю, что на это решусь. Мне это неинтересно. Сейчас прозвучит наглое

заявление, я не имею право сравнивать себя, но я просто привожу пример.

Недавно я прочла большое интервью с Мерил Стрип, я ее вообще очень люблю. И

мне понравилась ее фраза: «Я в жизни оставила себя в покое. У меня столько

перевоплощений в кино, что я смотрю в зеркало, и мне достаточно того, что я

вижу». Режиссер Брашинский вырывал у меня из рук тушь, еще что-то. И тогда

я думала: «Как это я совсем ненакрашенная буду?» Я пыталась намазать

какую-то одну ресницу, он говорил: «Не надо». И сейчас мне это очень

нравится. Может быть, у меня такой период в жизни. Мне кажется, что любое

ненакрашенное лицо красивее накрашенного.

– Ты как-то сказала, что дружишь с Миттой...

– Да, мы очень подружились на съемках.

– Он по-отечески опекал тебя?

– Я бы не сказала, что по-отечески, скорее, на равных. Я была наслышана про

его темперамент и даже видела это. Он человек очень импульсивный. Я тоже

такая. Мы с ним в этом очень похожи. Но я не слышала от него ни одного

вспыльчивого слова. Я даже удивлялась: «Как это он со мной так мило?»

Потому что поначалу опасалась каких-нибудь вспышек, криков. Ведь я хорошо

помню Леонида Иосифовича Хейфеца – моего непосредственного институтского

педагога, вот уж кто мог кричать. Но это не было оскорбительно. Он же

человек и режиссер прекрасный. Это был у него такой рабочий момент

(смеется). Мне это даже нравилось. И это не было разрушающе. Хотя чаще

всего крик у других режиссеров носит разрушающий характер. Актер после

этого ничего сделать не может.

– После школы Хейфеца как тебе работается в Театре Станиславского под

началом Владимира Мирзоева, в его спектаклях?

– Как раз после Хейфеца абсолютно нормально. У меня была хорошая школа

психологического театра. По крайней мере я чувствую фальшь. А Мирзоев

пытался найти как форму, так и какие-то новые психологические отношения

между героями. Если бы я не владела основой, могла бы растеряться. Но у

меня все это было записано на подкорке, никаких усилий вынимать это из себя

не требовалось. Хейфец все это вложил. И я пришла к Мирзоеву такой, какая

есть. Мирзоев очень сложный режиссер, но с ним работать легко и весело.

– На что, кроме работы, тебе хватает времени?

– К счастью, есть время общаться со своими близкими друзьями. Это врачи и

мой одноклассник, кинорежиссер Боря Хлебников с женой и тоже моей подругой

с детства. Есть еще много друзей из детства. Нет времени – общаемся по

ночам.

– И в ваших отношениях с давними друзьями ничего не изменилось, несмотря на

разные жизни?

– И ничего не изменится никогда. Это такие константы, из-за которых у нас

одна из подруг не уезжает в Штаты жить, хотя у нее там муж. Правда, это не

какие-то сентиментальные разговоры, а: «Черт возьми, эти рожи держат меня

здесь». Они очень правильно относятся, на мой взгляд, и к своей, и к моей

профессии: с одной стороны реально, с другой – со смехом, с юмором. Мне

кажется, что без их реакций было бы намного скучнее и пафоснее. Их мнения

мне дороже многого. И мои друзья, и мои сестры (у меня три младших сестры)

дают мне какую-то жизненную энергию.

– Ведь ты со своим мужем Андреем Кузичевым играла в спектакле «Пластилин»,

в фильме «Лунные поляны». Сейчас он играет в спектакле Доннелана

«Двенадцатая ночь», который, знаю, недавно чуть ли не полмесяца играли с

успехом в Париже. Как живется тебе с мужем-актером? И как работать с

близким человеком – легче, тяжелее?

– Я так часто говорила, что совместная работа меня смущает, что это тяжело.

И вот наконец мне самой надоело так думать. Теперь я уверена, что ничего не

мешает, все ерунда, чушь собачья. Ну, конечно, переживаешь по поводу того,

поел ли он, но это не столь сильные переживания, чтобы отказываться от

совместной работы.

– Андрей ревнует тебя к успеху?

– Совсем нет. Я сама больше переживаю за его актерскую карьеру. У него

сейчас театральная судьба складывается неплохо. И кино у него есть. И он

снялся в хороших сериалах, например, у Месхиева. Андрей не дергается по

пустякам, и для него количество не главное. Мне кажется, что нет смысла

ревновать.

– Как правило, актрисы жалуются, что среди актеров мало настоящих мужчин,

потому что профессия женская: в ней изначально заложено желание

нравиться... У Андрея не проявляются эти актерские черты?

– Наверное, я тоже придерживаюсь этой точки зрения, хотя мне везло на

партнеров-мужчин: Гуськов, Аверин, Шакуров. Эта профессия действительно не

мужская. Но все равно, каков тот или иной актер-мужчина, зависит от

характера человека. К сожалению, мужчин меньше в любых профессиях. Да, мне

неприятно видеть, как мужчина смотрит на себя в зеркало и думает: «Хорошо

ли меня загримировали?» Наша профессия может в этом смысле калечить людей.

Но если бы это было в Андрее, я не смогла бы выйти за него замуж. Для меня

мужчина должен быть главнее, важнее, умнее, естественно, быть без капризов

и без проявления каких-то женских черт.

– У тебя есть мама, есть трое сестер. Сопоставляешь ли ты как-то ваши

разные женские судьбы?

– Мама всю жизнь была переводчиком с английского в институте, а сейчас

работает бебиситтером: с рождения воспитывает девочку (ей уже пять или

шесть лет), которая называет ее мамой и очень ревнует всех нас, маминых

детей. Мама устает, периодически жалуется, но тем не менее дети – это ее

судьба. Я горжусь мамой и своими сестрами. Я вижу, как мама «подпитывается»

от младшей – четырнадцатилетней Риты. И, думаю, что во многом благодаря

этому она молодо выглядит. Я чувствую, что она общается с маленькой не на

уровне своего возраста. Она молодая мама, а могла быть уже бабушкой. У нас

замечательная семья. Я вижу отношения родителей, как сестры относятся друг

к другу. И это здорово. И у меня возникают корыстные мысли. Скоро они

подрастут, и мало ли что в жизни может быть...

Дай Бог, чтобы все были живы-здоровы, но они вырастут, пройдет какое-то

время, я перестану быть для них старшей сестрой. И надеюсь, что это будут

просто близкие люди, к которым я смогу всегда прийти и рассказать все. Мы

все очень родные. Я бы хотела себе такого же. Я считаю, что несмотря на

профессию, дети – это высшее счастье для женщины.